1. Чтобы дополнить наше исследование о преступлениях по
страсти, мы должны коснуться еще самоубийц, ибо аналогия и
родство между преступлениями, особенно совершаемыми по
страсти, и самоубийством так велики, что их можно рассматри-
вать как две ветви одного и того же дерева.
Самоубийство — этот феномен, так близко стоящий к пре­ступности по своим вариациям, наблюдается, в общем, у жен­щин в четыре и даже пять раз реже, чем у мужчин.
2. Самоубийства вследствие физических страданий. Соответ-
ственно незначительному числу самоубийств, совершаемых по
страсти, число их вследствие физических страданий также неве-
лико. В этом отношении женщины относительно превосходят
мужчин в Пруссии, Саксонии, Италии, Вене и Париже и усту-
пают им в Германии, Бельгии, Франции и Мадриде. Но превос-
ходство их только относительное, так как абсолютное число са-
моубийств вообще, а стало быть, и тех, причиной которых яв-
ляются физические страдания, среди мужчин всегда значитель-
но больше, чем среди женщин.
Обстоятельство это является новым доказательством мень­шей чувствительности женщин: она не так живо ощущает фи­зические страдания, и потому последние ее не доводят так час­то до самоубийства, несмотря на то что женщина переносит больше физических мук, нераздельно связанных с жизненны­ми функциями и особенностями ее пола. Но так как страдание принадлежит в отдаленном смысле слова к аффектам, а физи­ческая чувствительность есть основа страстей и нравственного чувства, то этим мы можем объяснить себе редкость среди жен­щин самоубийств, обусловленных страстями.
3.  Нищета. Нищета является для женщины несуществен-
ным мотивом самоубийства. Число лиц, лишающих себя жиз-
ни вследствие нищеты, сравнительно невелико как среди муж-
чин, так и женщин. Шансы для обоих полов впасть в нищету
почти одни и те же, так как материальным потерям подверга-
ются одинаково как муж, так и жена, как отец, так и дочери, и
т. д. Но женщина гораздо легче мужчины выходит из подоб-
ного положения. Представляя собою, как сказано нами рань-
ше, средний тип человеческого рода, она в силу этого легче
приспособляется к разного рода переменам жизненных усло­вий. Разница между герцогиней и прачкой более поверхност­на и далеко не так глубока, как различие между членами в пределах другого пола:герцогиня может сравнительно легко примениться к какому-нибудь новому положению и стать, по­ложим, прачкой. Кто знаком с жизнью, тому приходилось, вероятно, встречать’ высокопоставленных женщин, которые, впав в бедность, легко примирялись с местом какой-нибудь компаньонки или даже горничной; мужчина же при таких же условиях не так легко мирится со своим несчастьем и очень часто погибает под ударами судьбы. Женщина благодаря имен­но своей пониженной чувствительности, а также тому обстоя­тельству, что потребности ее меньше, приспособляется легче и лучше мужчины не только к нравственным страданиям, но и к физическим лишениям, связанным с бедностью (плохое пита­ние, отсутствие каких бы то ни было удобств и пр.). Заметим далее, что за материальное разорение семьи женщина несет обыкновенно только косвенную ответственность, благодаря чему избавлена, по крайней мере, от тех угрызений совести и нравственных страданий, которые выпадают так часто на долю мужчины. С другой стороны, и материнство оказывает на нее в таких случаях свое благодетельное влияние, ибо мать, впав в нищету, под влиянием горя чувствует сильнее потребность за­ботиться и не покидать детей своих, между тем как мужчина при подобном несчастье в состоянии совершенно забыть о них. Далее, женщина обыкновенно не настолько горда, чтобы в слу­чае крайней нужды не решиться просить милостыню, в то вре­мя как мужчина часто предпочитает нищенству смерть. Нако­нец, она, в силу своего слабо развитого нравственного чувства, прибегает еще к проституции как к крайнему средству выйти из своего тяжелого положения.
Итак, для того чтобы женщина решилась на самоубийство, нужна совокупность более многочисленных причин, чем для мужчины. Только лишь в том случае, когда бедность ее дости­гает такой степени, что она лишена решительно всего, что нуж­но для жизни, когда ей закрыты все пути к спасению, а стыд или возраст не позволяют ей заняться проституцией — только лишь при таких условиях женщина способна поднять на себя руку. «Я испытала тысячу средств, — пишет одна самоубийца, — чтобы достать работу, но всюду наталкивалась на черствых, бездушных людей, оскорблявших меня своими грязными пред­ложениями». Другая молодая, красивая девушка сообщает в своем предсмертном письме, что она заложила все, что можно было заложить, и осталась без всего. «Я могла бы, —добавляет она, — иметь хорошо устроенный магазин, но я предпочитаю умереть честной девушкой, чем вести жизнь распутной женщи­ны».
4. Любовь. В качестве мотива самоубийств, равно как и пре­ступлений, любовь играет довольно видную роль. Относитель­ные цифры статистики здесь так велики идя женщин, что по­следние сравниваются и даже превосходят в этом отношении мужчин. Для страстной женщины самоубийство является самым частым средством избежать мук несчастной любви. Обстоятель­ство это в силу антагонизма, существующего между самоубий­ством и преступлением, не может не влиять на преступления по страсти, значительно уменьшая число их.Преобладание самоубийств над убийствами, совершаемы­ми под влиянием страсти, вполне соответствует указанным нами при изучении нормальной женщины характерным чертам жен­ской любви. Для женщины любовь является чем-то вроде раб­ства, которому она отдается с энтузиазмом, бескорыстным са­мопожертвованием для любимого человека. Если при всем том у обыкновенной женщины и находят еще место эгоистические чувства, которые порою берут даже перевес, то у страстных натур зато эта самоотверженность под влиянием дурного об­ращения и жестокости любовника не только не уменьшается, а даже, наоборот, увеличивается. В подобных случаях даже са­мая сильная страсть не может, очевидно, привести к преступле­нию, и было бы абсурдом предполагать, что Элоиза, Карлайл или Lespinasse, например, могли бы убить своих любовников, если бы последние изменили им или начали дурно обращаться с ними. Напротив, любовь их благодаря этому сделалась бы еще сильнее, а преданность — еще более безграничной. Мы редко видим, что обыкновенные, совершенно неизвестные женщи­ны оканчивают самоубийством страдания своей неудачной любви и, умирая, обращаются в своих последних, предсмерт­ных письмах со словами любви и прощения к тем, кто не до­лжен был бы, казалось, возбуждать в них ничего, кроме нена­висти и желания мстить. Так, одна молодая девушка перед са­моубийством писала своему любовнику: «Ты обманул меня; два года ты клялся, что женишься на мне, а теперь бросаешь меня; я прощаю тебя, но не могу пережить потери твоей любви…». В письме другой мы читаем: «Я делала невозможные нравствен­ные усилия, чтобы жить без этой любви, которая составляла всю мою жизнь, но это оказалось выше моих сил. Да, преступ­ление мое тяжко, и имя мое будет проклято даже моим со­бственным ребенком, и тем не менее я не могу жить без другой половины моего «я», без того, кого я потеряла. Я была уже готова броситься к ногам его, но он оттолкнул бы меня. Ах, пусть он простит мне несправедливости, которые я ему когда-либо причиняла, пусть помнит только о счастливых минутах, проведенных со мною!». Одна покинутая своим любовником девушка писала своей подруге: «Уверь его (т. е. любовника), что я молюсь о счастии его и умираю, любя его», а другая в следующих словах прощалась со своим любовником в пред­смертной записке: «Прощай! смерть скоро разлучит нас; я над­еюсь сделать тебя счастливым…». «Чем я заслужила, — вос­клицает третья несчастная, обращаясь к своему вероломному любовнику, — твою немилость? Неужели тем, что любила тебя больше своей жизни?»*.
В общем, измена любовника редко возбуждает в женщине жажду мести. Она смотрит на измену эту как на своего рода смерть его, которая причиняет ей жестокие страдания и после которой ей ничего не остается, как тоже умереть, если только она до этого не лишится рассудка.
Что преступницы по страсти способны на преступления про­тив своих любовников, возможно, быть может, объяснить тем, что они любят, как мужчины, и что у них — как мы заметили раньше — наблюдаются очень часто соматические признаки, свойственные мужскому полу. Между преступницами из эро­тических мотивов встречается чрезвычайно редко настоящий, совершенный тип преступниц по страсти; гораздо чаще, чем любовью, преступления их обусловливаются чувствами эгоис­тического характера, порождаемыми разочарованиями в люб­ви. Чистая и сильная страсть сама по себе доводит любящую женщину до самоубийства или психического расстройства чаще, чем до преступления; последнее же всегда свидетельствует о том, что страсть пробудила дремавшие дотоле дурные инстинкты или что мы имеем дело с вполне мужским складом характера. Итак, единственным преступлением по страсти, если только возмож­но назвать его преступлением, является у женщин самоубийство; другие же преступления, совершаемые го этого же мотива, суть деяния собственно не преступниц по страсти.
Брак также является у женщин реже, чем у мужчин, источни­ком мотивов к самоубийству: на 50 мужчин, лишающих себя жизни вследствие измены их жен, и на 41, налагающего на себя руки вследствие смерти их, приходится по 14 самоубийц-жен­щин. Объясняется это отчасти тем, что у женщин материнская любовь сильнее супружеской и чувства их больше всего сосре­доточены на детях, а отчасти тем обстоятельством, что они в таких случаях гораздо чаще мужчин подвергаются психическим заболеваниям.
Замечательна также частота незаконных любовных связей у преступниц по страсти. Брак, как и все социальные установле­ния, рассчитан, собственно говоря, на нормальных женщин; обыкновенная замужняя женщина никогда не любит так силь­но, чтоб думать о самоубийстве, когда она овдовеет. Зато жен­щина с сильной и страстной натурой находит часто в препят­ствиях, которые общество полагает ее любовным стремлени­ям, камень, о который разбивается ее жизнь. Весьма естествен­но поэтому, что страстные женщины дают из среды своей наи­большее число самоубийц и душевных больных.
5. Двойные и множественные самоубийства. Въедающуюся роль играет обыкновенно женщина в двойных самоубийст­вах. Там, где два любящих сердца, не имея возможности со­единиться брачными узами, вкушают тем не менее от запрет­ного плода любви и платят затем собственной жизнью за ув­лечение, которому не могли противостоять, — там женщи­на проявляет обыкновенно большую решительность. В двой­ном самоубийстве Bancal—Trousset первая мысль о нем явилась девушке, Trousset, под влиянием чтения романа «Индиана». Но Bancal не соглашался умереть, и тогда она начала осыпать его упреками, между прочим говоря: «Неужели ты не лю­бишь меня настолько, чтобы принести мне эту жертву?». Юноша наконец уступил ей, но в назначенный вечер долго не решался нанести ей первый удар ножом. Она начала убеж­дать его, и под влиянием ее слов он наконец решился. Однако при виде хлынувшей крови он растерялся и хотел перевязать рану, но она не дала ему этого сделать. Ее решимость умереть была так велика, что она приняла еще яд, и, когда он долго не действовал, приказала еще раз своему любовнику заколоть ее. «Нужно, наконец, покончить с этим, — кричала она, — за­коли меня скорей!». Точно так же и в самоубийстве Cesira Merz и Pietro Lev., план умереть вместе создала Merz, и когда у Piet-го в решительную минуту не хватило духу застрелить себя и он начал плакать, она сказала ему: «Милый, ты малодушен; в таком случае я сперва убью тебя, а потом умру сама… Теперь все кончено… некогда ломать комедии». Brierre de Boismont цитирует случай, где одна молодая девушка спокойного ха­рактера, но начитавшаяся романов, узнав, что родители же­ниха ее не соглашаются на брак с нею, решилась умереть вмес­те с ним и сумела убедить и его решиться на это. «Я готова, — говорила она ему, — скорей умереть, чем потерять тебя; дай мне и ты доказательсгво такой же любви ко мне». Молодые люди Берта Delmas и Эмиль Gasson были обручены. Но им не­обходимо было расстаться, так как жених должен был уехать отбывать воинскую повинность. Расставаясь, влюбленные уте­шали себя тем, что на Н овый год они увидятся опять. Но насту­пил Новый год, a Gasson не приехал, потому что не получил отпуска. Тогда Delmas заложила за 9 франков свои серьги и послала ему эти деньги с просьбой непременно приехать, так как она не может более без него жить. Молодой солдат дезерти­ровал из полка и провел со своей невестой в полном счастии целую неделю, хотя и ждал с минуты на минуту жандармов, которые должны были прийти арестовать его. При таком пол­ожении дела Берте пришла в голову мысль умереть вместе со своим женихом. Был назначен день и час, когда они должны были лишить себя жизни, но Gasson под разными предлогами откладывал исполнение этого плана. Тогда молодая женщина заставила его стрелять в нее и в себя. Оба они остались живы, и на суде выступила потом очень ясно разница в их характерах. Одного взгляда на робкого, нерешительного и заикающегося Gasson’a было достаточно, чтобы убедиться, что в данном деле он действовал под влиянием своей невесты; последняя же сво­им твердым, решительным, как у мужчины, характером не допускала сомнений, что весь этот гшан был задуман и подго­товлен исключительно ею одной.
Происхождение этого часто наблюдаемого вида самоубийств становится понятным, если рассматривать любовь как особую форму сродства, усиливающегося путем более или менее про­должительной совместной жизни настолько, что разлука ста­новится в конце концов непосильной.Мысль о смерти всегда приходит первой женщине, и она же делает почти всегда первый шаг к осуществлению задуман­ного плана самоубийства. Бурже изобразил в своем «Discip-1е», с одной стороны, мужчину, у которого в решительную минуту не хватает духу лишить себя жизни, и с другой — жен­щину, твердо настаивающую на приведении в исполнение при­нятого решения покончить с собой. Явление это весьма естес­твенно. Любовь даже при обыкновенных условиях есть нечто в высшей степени важное для женщины; для страстной же на­туры она — все, и лишить ее того, кого она любит, значит ли­шить ее жизни. Для мужчины же, даже если он и очень сильно влюблен, жизнь имеет всегда столько привлекательного и обольстительного, что он редко решается расстаться с нею вследствие потери любимой женщины. Правда, бывают мину­ты, когда и он может под влиянием отчаяния и непреодоли­мых препятствий искать выхода из своего положения в самоу­бийстве, но раз страсть его будет удовлетворена, у него — как вполне верно замечает Бурже — всегда возвращается интерес к жизни и ко всему тому, что ему и помимо любимой им жен­щины нравилось в ней. Вот почему многие мужчины медлят покончить с собой, особенно если та, кого они любили, отда­лась им вполне, между тем как женщина в таких случаях выка­зывает, наоборот, еще большую решимость.